Этой осенью в Финляндии вышла книга Вилле Роппонена «Эмигранты — По следам русских писателей в изгнании» с моей репликой.
Сто лет назад революции и гражданская война заставили россиян бежать из своей родины в европейские города. Значительную часть первой волны эмиграции составляли интеллектуалы — писатели и художники. Позже к ним добавились еще ссыльные. Все это сформировало за рубежом так называемую «другую Россию». В течение всей истории Советского Союза ими предпринимались усилия по созданию альтернативной версии национальной культуры.
Научно-популярная книга «Эмигранты. По следам русских писателей в изгнании» рассматривает колоритные судьбы русских эмигрантов и особенно писателей. В работе прослеживаются большие нарратив эмигрантской литературы от Берлина до Парижа и вплоть до Нью-Йорка по стопам Владимира Набокова и Иосифа Бродского и других. Эта история не заканчивается, потому что миллионы россиян в настоящее время снова бегут из своей родины. «Эмигранты» — первое изложение истории русской эмигрантской литературы на финском языке.
Вилле Роппонен (род. 1977) — писатель, критик и журналист. Вилле-Юхани Сутинен (р. 1980) — писатель и финский переводчик, победитель конкурса «Финляндия» в номинации документальной литературы 2022 года. Предыдущая совместная работа Роппе и Сутинена «Луиден галстук» была номинирована на премию «Финляндия» в номинации документальная литература в 2019 году.
Кольта опубликовала диалог по мотивам моей лекции «О геопозиции речи«, и это, признаться, большая смелость с ее стороны.
Несколько легендарных, но «находящихся в рф» бумажных и электронных изданий мягко пригласили к самоцензуре, отправили его на проверку во внутреннее «третье отделение» (чтобы, разумеется, избежать юридических рисков, а не только на елку влезть), на чем примерно дело и закончилось… Это еще раз иллюстрирует тезисы, высказанные в лекции и диалоге — происходит распад больших русскоязычных аудиторий, вдохновлявших нас на мысле-письменный труд, а возникающие на их месте «малые народы» практикуют те или иные формы языкового изгнания, между различными «речевыми геопозициями» которых существует не только лингвистическая, но и чисто медиальная ассиметрия, определяющая стратегии распространения и архивирования высказываний, а значит и «того, что может быть сказано».
Лекция первые была прочитана в университете Пизы, а ее расшифровка опубликована на сайте Voci Libere (на английском)
Подкаст/Сезон 3/Эпизод 8Павел Арсеньев: литература и материальность голоса
Подкаст ведет: Татьяна Вайзер.
В гостях: Павел Арсеньев.
19.03.2024, 53 мин.
Как связаны история литературы и история материальности? Каким образом появление новых технических средств, таких как звукозапись, влияет на развитие художественной техники? Как возможность «захватить» голос посредством фонографа влияла на художественное воображение писателей и поэтов? И каким образом в материальной истории литературы оказываются связаны письмо, голос и телесность?
В новом выпуске подкаста «Что изучают гуманитарии» говорим с поэтом и теоретиком литературы Павлом Арсеньевым о его готовящейся к изданию книге «Физиологии языка и дискурсивная инфраструктура авангарда».
Татьяна Вайзер, научный сотрудник и преподаватель Института славистики Дрезденского Университета, шеф-редактор журнала «Новое литературное обозрение».
Павел Арсеньев, поэт и теоретик литературы, главный редактор журнала [Транслит], лауреат премии Андрея Белого (2012). Доктор наук Женевского университета (Docteur ès lettres, 2021), научный сотрудник Гренобльского университета (UMR «Litt&Arts») и стипендиат Collège de France, специалист по материально-технической истории литературы XIX–XX вв.
Table des matières
La poétique de la désauthentification (préface)
Quelques précisions concernant le titre
Russe comme non maternelle (diplôme de licence)
Du livre «Les idées vertes incolores farouchement endormies» (SPb, 2012)
Poème de la solidarité
Incident
Rapport d’expert
Du livre «Reported speech” (NYC, 2018)
D’une série “Ready written” (2012)
Selon la Constitution
Réponse à une certaine exposition provocatrice d’art contemporain critique
D’une série “Hors-sujet” (2013)
Informations sur les récoltes
Chers professionnels de la culture et des médias
D’une insolite métamorphose en salaud
D’une série “Poèmes pour la route” (2014)
Tout ce qui touche aux jours de la semaine Villedeparis
D’une série “Paroles de mes ami(e)s” (2015-2022)
Paroles d’Oleg
Paroles de Lisa
Paroles de Sveta
Paroles de Natacha
Paroles de voyageurs russes accompagnés de leurs enfants
Paroles des émigrés russes (La vague loin derrière la première)
D’une série « Lost deadlines, ou demandes de participation acceptées jusqu’à » (2017-2020)
automne 2017) candidature à l’Université Européenne (SPb)
automne 2018) n’a posé sa candidature nulle part
printemps 2019) un projet rejeté pour « L’avenir selon Marx »
automne 2019) un brouillon pour l’Institut de littérature mondiale
printemps 2020) un brouillon de la lecture-performance pour Gießen
D’une série “Cycle de quarantaine” (2020)
La thèse comme expérience psycho-physiologique
Daily new death
D’une série “Poèmes sur l’histoire de la littérature” (2016-2021)
Taxonomie
Vous, vous alliez aux champs récolter les patates
A l’occasion d’une rencontre avec Michel Deguy
Brève histoire de la poésie (XXe siècle)
D’une série “Le russe comme non maternelle” (2021-2022)
Échapper à la servitude
Russkaja raskladka (Disposition des touches d’un clavier russe)
Hymnes de Neukölln
24 février, Villa Paradis / la Traverse (Marseille), le lecture textographique et la discussion en russe, français et dans d’autres langues non maternelles
18 mars, Cave de la Poésie (Toulouse), lecture bilingue et presentation du livrent dialogue avec Modesta Suáre
«Spasm of Accomodation» (Berkeley: CommuneEditions, 2017),
«Reported speech» (New York: Cicada Press, 2018),
«Lo spasmo di alloggio» (Osimo: Arcipelago Itaca Edizioni, 2021),
«Le russe comme non maternelle» (Aix-en-Provence:Editions Vanloo, 2024),
«Russo come non nativo» (Macerata: Seri Edizioni, 2024).
Docteur ès lettres (Université de Genève, 2021) et auteur d’une monographie « La “littérature du fait” : un projet de positivisme littéraire en Union soviétique dans les années 1920 » (Nouvelle Revue Littéraire, 2023)
Rédacteur en chef de la revue littéraire et théorique [Translit] (2005-2023)
Laureat d’Andrey Bely Priх (2012)
Résident du Centre international de poésie Marseille (CipM) (2022).
Basé à Marseille.
Related materials & reception
Film by S.R.M.B.
based on different operations on the book «Le russe comme non maternelle»
В декабре в издательстве Seri Editore (Macerata) выходит русско-итальянская билингва «Russo lingua non materna«.
«La scrittura poetica di Pavel Arsen’ev è una delle espressioni più originali nel contesto della letteratura russa dell’ultimo ventennio; al vasto corpus dei componimenti in versi si affianca un solido repertorio di opere di saggistica, di teoria letteraria e di esperimenti artistici realizzati con installazioni, supporti video e con l’ausilio dei social media. Il carattere poliedrico di Arsen’ev emerge anche nella creazione di uno spazio letterario alternativo, nei versi di Arsen’ev emerge il tentativo di costruzione di una poetica ‘pragmatica’, in cui si realizza lo spostamento dell’accento verso l’atto comunicativo di una narrazione fattuale (faktologija). Nella sua scrittura è costante la pratica del ready-made di duchampiana memoria e il ready-written, laddove manufatti del quotidiano ed enunciati della più prosastica realtà sono prelevati dalla loro funzione consueta e isolati diventano materiale citazionale, assurgono ad atto poetico» (dalla prefazione di Marco Sabbatini)
Читать послесловие «Поэтика деаутентификации, или Несколько пояснений касательно названия книги»
Презентации:
5 декабря, University of Pisa
В рамках конференции «Превратности текстов: между самиздатом, цензурой и тамиздатом».
.
18.00 Чтения Павла Арсеньева.
Русский как неродной — Russo come lingua non materna с участием Чечилии Мартине (перевод) и Марко Саббатини (автор предисловия).
Предназначенный прерывать автоматизмы привычного восприятия действительности и передавать читателю ощущение непоправимой дезориентации, поэтический язык, — пишет Виктор Шкловский в «Теории прозы», — всегда и в любом случае является «иностранным языком». Именно к теоретику-формалисту — благодаря его происхождению как исследователя советского авангарда 1920-х годов — обращается Павел Арсеньев, чтобы наметить стратегию переосмысления поэтического слова, которая, по его мнению, представляется сегодня единственным действенным способом противостоять драматическому «краху русской языковой валюты на международном рынке», последовавшему за вторжением в Российскую Федерацию. после вторжения в Украину.Удивляет (и восхищает) радикальность, с которой петербургский поэт (ныне живущий в Марселе) проводит политику самоотстранения от языкового контекста, в который он был «вброшен» при рождении. В книге «Русский как неродной язык» (перевод Чечилии Мартино и Марко Саббатини, Seri editore, pp. 183). Арсеньев переосмысливает свою творческую биографию, полностью ставя ее под знак отчуждения. Переосмысление русского языка как «неродного» — не просто следствие физического отрыва от страны происхождения (который автор теперь считает окончательным), это интеллектуальная позиция, укорененная в огромном количестве экзистенциальных деталей, которые в ретроспективе приобретают оттенок ироничной фатальности.
Истоки своей языковой эмиграции Арсеньев связывает с причудливой формулировкой в университетском дипломе, где говорилось, что он специализируется на «неродном русском языке», то есть имеет право обучать студентов из одной из многочисленных бывших советских республик, которые уже владели базовыми знаниями русского языка, хотя и не являлись его носителями. Таким образом, нелогичные формулировки бюрократии превратили Арсеньева, которому тогда было 22 года, в эксперта по парадоксальному неродному варианту родного языка. Еще более значимым для целей его последующей самомифопоэзии является тот факт, что подобная квалификация (которую он, к тому же, никогда не использовал профессионально) была получена в Петербурге, в педагогическом университете имени Александра Герцена, писателя-революционера, который, как отмечает автор в предисловии, «даже находясь в Европе, не переставал поддерживать интересные отношения с русским языком, родным — не родным». Именно по стопам Герцена, «первого политического эмигранта в русской традиции», Арсеньев ставит свое альтер-эго: ведь именно в Женеве, городе, где анти-царистский интеллигент с 1869 года издавал газету «Колокол», поэт волей случая оказался после отъезда из России в докторантуру.
Даже из этих мимолетных намеков очевидна проницательная самонасмешка, с которой Арсеньев сумел переосмыслить собственную экзистенциальную траекторию, представив себя неким предопределенным эмигрантом. Иные результаты были бы маловероятны, учитывая его обширный послужной список как антипутинского активиста, восходящий к протестам 2011-2012 гг; Но уже в предыдущее десятилетие в рамках «Мастерской поэтического акционизма», основанной вместе с Романом Осминкиным и Диной Гатиной, Арсеньев создал серию перформансов и интервенций в публичном пространстве Петербурга, эклектично опирающихся как на советский андеграунд (и особенно московский концептуализм), так и на французский леттризм и ситуационизм. Этот поиск дезориентирующего эффекта через программное разворачивание элементов, присущих городской среде, находит вербальный корри- спект в его поэзии, где он практикует так называемое ready-written. Здесь высказывания из самой прозаической реальности, вырванные из привычного контекста, наделяются поэтической функцией, приобретая неожиданную сюрреалистическую ценность.
Так происходит в заглавном произведении сборника, где текст выпускного диплома автора, полностью переписанный и пунктированный в стихах, благодаря включению пояснительных примечаний, превращается в своего рода памфлет, направленный против академических институтов и колониальных устремлений, заложенных в программах преподавания языков. Аналогично, «Пушкин» — текст, основанный на сопоставлении бредовых комментариев, найденных в сети, на полях «провокационной выставки современного искусства» (как гласит подзаголовок) — возводит язык ненависти в ранг «литературного факта», делая очевидной его абсолютную, всепроникающую распространенность в наши дни. Арсеньев, похоже, стремится к созданию настоящих «поэтических объектов», способных, как предполагал в 1930-е годы поэт Даниил Чармс, ставший вскоре жертвой сталинских репрессий, «разбить стекло, в которое их бросают».
Эта попытка придать своим стихам силу не только иллокутивную, но и перлокутивную сопровождается в русском неродном языке тонами если не более приглушенными, то, по крайней мере, отмеченными горько-саркастическими размышлениями. Результат, конечно, не неожиданный, учитывая инволюцию политической ситуации в России. Если несколько лет назад Арсеньев, докторант в Женеве, еще мог в шутку перечитывать высказывания русских эмигрантов, приехавших в Париж после Октябрьской революции, заявляя, в отличие от них, что он не «в командировке» на Западе, а «в диссертации», то теперь его положение, как и положение многих других переселенцев за границу после вторжения на Украину, кажется, приобрело явную, столь же болезненную, непоправимость. Признавая себя автором книг, которые — как и эта — изданы исключительно за границей, где русский оригинал меланхолично низведен до роли «текста впереди», Арсеньев не может не задаваться вопросом о судьбе родного языка и мачехи, В Европе он обречен на импровизированные попытки стирания сверху и на другие, куда более интересные эксперименты по взаимообогащению снизу, где на нем говорят на улицах, в скверах или перед русскоязычными детскими садами белорусы или украинские русисты, выброшенные войной или политическими репрессиями в другие страны.
Герои лирики, которую с большой долей приблизительности можно назвать любовной: «что ты делал весь день? / разгадывал тебя /разглядывал тебя / и себя разгадывал / и думал, что наверное / нам не стоит влюбляться / «роман киевской диджеесы / и иноагента из петрограда», / герои оказываются /в неожиданных обстоятельствах /не рекомендовано юному читателю».
Монография посвящена советской литературе факта как реализации программы производственного искусства в области литературы. В центре исследования — фигура Сергея Третьякова, скрепляющего своей биографией первые (дореволюционные) опыты футуристической зауми с первым съездом Советских писателей, а соответственно большинство теоретических дебатов периода. Автор прослеживает разные способы Третьякова «быть писателем» в рамках советской революции языка и медиа — в производственной лирике, психотехнической драме и «нашем эпосе — газете». Каждая из стадий этих экспериментов требует модификации аналитического аппарата от чисто семиотической призмы через психофизиологию восприятия к медиа анализу носителей. Заключительная часть книги посвящена тому, как литература факта смыкается с аналогичными тенденциями в немецком и французском левом авангарде (зачастую под непосредственным влиянием идей Третьякова, как в случае Беньямина и Брехта), а затем продолжается в такой форме послежития фактографии, как «новая проза» Варлама Шаламова.
Павел Арсеньев — поэт и теоретик литературы, главный редактор журнала [Транслит], лауреат премии Андрея Белого (2012). Доктор наук Женевского университета (Docteur ès lettres, 2021), научный сотрудник Гренобльского университета (UMR «Litt&Arts») и стипендиат Collège de France, специалист по материально-технической истории литературы XIX–XX вв.
29 февраля лекция «Revue (Nouveau) LEF: imaginaire & poétique du support» в l’Institut d’études slaves (Université Sorbonne Nouvelle)
Video: https://www.youtube.com/watch?v=SM9-3GpFVtE
13 декабря лекция «Об истории языка, документации заурядного и литературном позитивизме»и презентация книги на факультете филологии и искусства Лозаннского Университета
À PROPOS D’UNE RENCONTRE ENTRE TOLSTOÏ ET UN PHONOGRAPHE
Conférence de Pavel Arseniev, poète et théoricien accueilli au sein de l’UMR Litt&Arts grâce au programme PAUSE du Collège de France.
Le texte politique le plus célèbre et sans doute le plus important de Tolstoï est intitulé « Je ne peux pas me taire ». Un peu moins connu est le fait que Tolstoï l’a écrit après avoir tenté d’enregistrer son appel oralement, bouleversé par la nouvelle de paysans pendus. Il voulait l’enregistrer sur un phonographe, l’un des premiers prototypes, envoyé personnellement au célèbre écrivain russe par son célèbre inventeur américain : Edison. Le lendemain de l’échec de la tentative avec le phonographe, l’article « Je ne peux pas me taire » sera écrit. Les premières rencontres des histoires littéraires et de la technique se font à l’aveugle, la littérature – même sensible aux problématiques politiques – reste insensible à la technique d’enregistrement et à sa surface sensible au son, avec laquelle elle est déjà en contact de facto en 1908. Sous l’emprise trop forte du désir d’une déclaration politique, elle ne peut pas non seulement se taire, mais même constater qu’elle est confrontée à de nouvelles conditions de parole.
.
LE 26 AVRIL 202312h30 — 14h00
.
Université de Grenoble Alpes Saint-Martin-d’Hères — Domaine universitaire
Maison des Langues et des Cultures
Salle Jacques Cartier
Création & Poésie, en partenariat avec Sciriolus, reçoit Pavel ARSENIEV, poète et théoricien accueilli au sein de l’UMR Lits&Arts en tant que chercheur post-doctorant grâce au programme PAUSE du Collège de France.
La rencontre, qui fera l’objet d’un échange autour de la poésie, a lieu mercredi 26 avrild, au Tonneau de Diogène.
15 марта в Университете Пизы состоится лекция, посвященная геопозиционированию (поэтической) речи и другим интеллектуальным рефлексам, появившимся после 24 феврале.
«Понятие релокации призвано указать на чисто географическое перемещение и депроблематизировать политические отношения с родиной (какими еще была озабочена «эмиграция»). Однако релоцированное за дверь возвращается в окно (браузера) — вопросами о речевой геопозиции: сегодня намного важнее то, откуда вы говорите, чем то, где вы находитесь (хотя это чаще всего и связано). Это теперь должны прояснять метаданные любой пуб/личной речи: «А, вы просто (не) из России сейчас говорите? А что это вы как будто не в России выражаетесь? Чтобы не прозвучать слишком из-России», etc).
Трещина проходит по самой истории языка: раньше только не-мы говорили по-немецки, теперь мы сами оказались наполовину немыми, а речь одной половины потеряла смысл для второй. Пусть это пока только фразеологическое и интонационное непонимание, русских языка стало два, как паспорта — внешний и внутренний. Кто-то не может получить второй, кто-то давно потерял первый».
Once the creative act became an autonomous value independent of created art piece, poetry is pursued by the temptation of materialization of immaterial. Of course the issue is not only in the ‘act’, but also in some collusion between the author and the material. As Timoti Morton suggests, «when poetry is being written, authors strike a bargain with paper, ink, textual processor, trees, editor and air». This project aims to capture the creative act in its relation with different material actors and machinery of objects. Basically it is the question of how artistic subject could be plugged to the object/material in the new era. If previously poetry characterized by strong transcendental subject who was dictating and prescribing to matter or ignoring it, maybe now we live in the epoch when it’s time to let the material self-organize and imagine poetry existing in some objective form.
«Je est un autre» (A. Rimbaud, 1871) Subjective shadow on the wall
In his letter of may 1871, where this formula appears, Rimbaud also proclaims that onсe he will start to practice ‘poésie objeсtive’. Rimbaud explains that poetry of the past was too much organized around the subject and was a sort of out-of-date humanistic dream, that’s why objective poetry should pass the initiative to the Other and shift practice of poetic transformation till the total loss of any initial identity. Here, by means of rejection of subjective correlation on the grammar level, poetry tries to fulfill its eternal dream – to get rid of language mediation and to speak about the very things. As we know later the formula of such lyrical out-sourcing migrated to politics and was very popular in activist rhetoric after the war («Je suis Charlie», «We are all German Jews», etc).
«Disparition élocutoire du poète» (S. Mallarmé, 1897) Artist’s book full of doubts concerning the result of thrown dice
If Rimbaud still presents drama of a subject, Mallarme inhabits the very field of signs on the page, which already can self-organize and let the material advent of Poem to happen. Resisting to the lyrical idealism, Mallarme proclaimed lyrical materialism of the signifier, where poetry opens its dimension of self-referring «mystery in the letters». His famous «typographical poem» gave birth to several traditions of ‘poetry in expanded field’: poetry in the graphic space of the page (livre d’artiste, lettrism of all kinds, and what could be called «objective-oriented poetry») and combinatory poetry (OULIPO, «mediated production of contingency» and all its technically inspired forms). But the general idea that the poet has nothing in the disposal except the words (graphics and syntax of language), thus Mallarme poetically radicalizes the method (and doubts) of Descartes: «I write, therefore I’am».
«Si un poème est jeté à travers une fenêtre, il devrait se briser…» (D. Kharms, 1929) Accident just before the opening
Daniil Kharms argued: “If these verses were to be thrown out of the window, it would be broken.” It is precisely this formula where Kharms demonstrates that he has considered the first experience of an actual understanding of the presence of poetry in public space, one which permeates private space. Whilst in the literature of Khlebnikov and Mayakovsky, first Russian futurist poets, city metaphors can be sited as the material of poetry (although associated with real experiments on the streets and squares). Each poet establishes his understanding of verses on the basis of the motorics of his gesture of inspiration. The perlocutionary effect of Kharm’s one is the broken window, destroyed surface of the world view interface. In the spatial composition — an attempt of reconstruction and materialization of this pragmatic metaphor without the participation of the text (For the first time hommage-attack was made under the windows of the house in St. Petersburg, where Kharms lived).
“Material poetry” (Hegel). Cycle of objects (video-documentation)
Sometimes the catastrophe addressed to the medium that itself becomes the object. The objects emerge out of catastrophe, that is, the release of poetic energy is a result of destruction of its material substrata (as if in an episode from the grand history of the dis-invention of language), in particular, the scrap of paper that, to borrow an expression from Hegel, “in the course of a genuine attempt to be spoken out in words out must turn to ashes”. Having never been spoken out before, the material basis of texts could only get destroyed in the process of expressing itself. Such a staging of (the impossibility of) expression “of things themselves” is, possibly, the nearest step to a poetic autonomy of materials and overcoming the hegemony of writing. Poetry has always strived to transcend (former version of) itself. But this movement towards self-negation was always played out in the domain of language in the form of a partial demolition of syntax and a controlled rejection of meaning. It never completely broke free from language and even less with it’s most traditional media, a rupture that should have been tried as a radical step towards the things themselves. If words have since long acquired the right to self-organization, why deny this right to materials?
