Метки / книга

от Павел Арсеньев

Russe comme non maternelle / Русский как неродной

Table des matières La poétique de la désauthentification (préface) Quelques précisions concernant le titre Russe comme non maternelle (diplôme de licence)

Du livre «Les idées vertes incolores farouchement endormies» (SPb, 2012) Poème de la solidarité Incident Rapport d’expert Du livre «Reported speech” (NYC, 2018) D’une série “Ready written” (2012) Selon la Constitution Réponse à une certaine exposition provocatrice d’art contemporain critique D’une série “Hors-sujet” (2013) Informations sur les récoltes Chers professionnels de la culture et des médias D’une insolite métamorphose en salaud D’une série “Poèmes pour la route” (2014) Tout ce qui touche aux jours de la semaine Villedeparis D’une série “Paroles de mes ami(e)s” (2015-2022) Paroles d’Oleg Paroles de Lisa Paroles de Sveta Paroles de Natacha Paroles de voyageurs russes accompagnés de leurs enfants Paroles des émigrés russes (La vague loin derrière la première) D’une série « Lost deadlines, ou demandes de participation acceptées jusqu’à » (2017-2020) automne 2017) candidature à l’Université Européenne (SPb) automne 2018) n’a posé sa candidature nulle part printemps 2019) un projet rejeté pour « L’avenir selon Marx » automne 2019) un brouillon pour l’Institut de littérature mondiale printemps 2020) un brouillon de la lecture-performance pour Gießen D’une série “Cycle de quarantaine” (2020) La thèse comme expérience psycho-physiologique Daily new death D’une série “Poèmes sur l’histoire de la littérature” (2016-2021) Taxonomie Vous, vous alliez aux champs récolter les patates A l’occasion d’une rencontre avec Michel Deguy Brève histoire de la poésie (XXe siècle) D’une série “Le russe comme non maternelle” (2021-2022) Échapper à la servitude Russkaja raskladka (Disposition des touches d’un clavier russe) Hymnes de Neukölln

Notice bi(bli)graphique

Pavel Arsenev
Né en 1986 à Leningrad (URSS), est un poète, artiste et théoricien. Auteur des 7 livres de poésie en russe, anglais et italien (éditions bilingues)
  • «To čto ne ukladyvaetsja v golove / Things that won’t fit inside your head» (Petersbourg: AnnaNova, 2005),
  • «Bescvetnye zelenye idei jarostno spjat / Colorless green ideas sleep furiously» (Moscou: Kraft, 2011),
  • «Spasm of Accomodation» (Berkeley: CommuneEditions, 2017),
  • «Reported speech» (New York: Cicada Press, 2018),
  • «Lo spasmo di alloggio» (Osimo: Arcipelago Itaca Edizioni, 2021),
  • «Russo come non nativo» (Macerata: Seri Edizioni, 2023/4),
  • «Le parole dei miei amici» (Poesia Minima, 2024).
Docteur ès lettres (Université de Genève, 2021) et auteur d’une monographie « La “littérature du fait” : un projet de positivisme littéraire en Union soviétique dans les années 1920 » (Nouvelle Revue Littéraire, 2023)
Rédacteur en chef de la revue littéraire et théorique [Translit] (2005-2023) Laureat d’Andrey Bely Priх (2012)
Résident du Centre international de poésie Marseille (CipM) (2022). Basé à Marseille.

(далее…)

от Павел Арсеньев

Русский как неродной / Russo lingua non materna

Capture d’écran 2023-11-28 à 18.56.09

В декабре в издательстве Seri Editore (Macerata) выходит русско-итальянская билингва «Russo lingua non materna«.

«La scrittura poetica di Pavel Arsen’ev è una delle espressioni più originali nel contesto della letteratura russa dell’ultimo ventennio; al vasto corpus dei componimenti in versi si affianca un solido repertorio di opere di saggistica, di teoria letteraria e di esperimenti artistici realizzati con installazioni, supporti video e con l’ausilio dei social media. Il carattere poliedrico di Arsen’ev emerge anche nella creazione di uno spazio letterario alternativo, nei versi di Arsen’ev emerge il tentativo di costruzione di una poetica ‘pragmatica’, in cui si realizza lo spostamento dell’accento verso l’atto comunicativo di una narrazione fattuale (faktologija). Nella sua scrittura è costante la pratica del ready-made di duchampiana memoria e il ready-written, laddove manufatti del quotidiano ed enunciati della più prosastica realtà sono prelevati dalla loro funzione consueta e isolati diventano materiale citazionale, assurgono ad atto poetico» (dalla prefazione di Marco Sabbatini)

RLNM1RLNM2
RLNM3

Presentazioni:

  • 5 dicembre, University of Pisa

Capture d’écran 2023-12-02 à 13.13.12

Convegno internazionale di studi «Le vicende dei testi: Tra Samizdat, censura e tamizdat» (Dipartimento di Filologia, Letteratura e Linguistica, Aula Magna di Palazzo Boilleau, Via Santa Maria, 85)

18.00 Lettura di Pavel Arsen’ev. Zoom

Russkij kak nerodnoj — Russo come lingua non materna intervengono Cecilia Martino e Marco Sabbatini.

Programme

 

Recensioni:

VALENTINA PARISI L’esilio linguistico di Pavel Arsen’ev, poeta di un surreale «ready-written» // il manifesto, 17 novembre 2024 anno XIV — N° 45 (Inserto settimanale «Alias Domenico»)

Capture d’écran 2024-11-17 à 09.01.30

Capture d’écran 2024-11-17 à 09.01.42
pdf

L’esilio linguistico di Pavel Arsen’ev, poeta di un surreale «ready-written»

di VALENTINA PARISI

Destinato a interrompere gli automatismi della percezione abituale della realtà e a trasmettere al lettore una sensazione di irrimediabile spaesamento, il linguaggio poetico – scrive Viktor Šklovskij in Teoria della prosa, è sempre e comunque «una lingua straniera». Proprio al teorico formalista si ricollega – grazie al suo retroterra di studioso dell’avanguardia sovietica degli anni Venti – Pavel Arsen’ev per tratteggiare quella strategia di ripensamento della parola poetica che, a suo dire, appare oggi come l’unica strada percorribile per resistere al drammatico «crac della valuta linguistica russa sul mercato internazionale» , in seguito all’invasione dell’Ucraina.

Più sorprendente (e ammirevole) è la radicalità con cui il poeta pietroburghese (che ora vive a Marsiglia) pratica la sua politica di auto-distanziamento dal contesto linguistico in cui è stato «gettato» alla nascita. In Russo lingua non materna (traduzione di Cecilia Martino e Marco Sabbatini, Seri editore, pp. 183, e15,00) Arsen’ev rilegge la sua biografia artistica ponendola interamente sotto il segno dello straniamento. Più che una conseguenza del distacco fisico dal paese d’origine (che l’autore ritiene ormai definitivo) la ri-concettualizzazione del russo come lingua «non madre» è una postura intellettuale radicata in una miriade di dettagli esistenziali che, retrospettivamente, si tingono di una sorta di ironica fatalità.

Arsen’ev fa risalire le origini del proprio esilio linguistico a una bizzarra dicitura che campeggia sul suo diploma di laurea, dove lo si diceva specializzato in «russo lingua non materna», ovvero abilitato a insegnare a studenti che, originari di una delle tante repubbliche ex sovietiche, possedevano già una conoscenza di base del russo, pur non essendone parlanti nativi. Le illogiche formulazioni della burocrazia trasformavano dunque Arsen’ev, allora ventiduenne, in esperto di una paradossale variante non materna della propria madrelingua. Ancora più significativo, ai fini della sua successiva auto-mitopoiesi, è il fatto che una simile qualifica (peraltro da lui mai sfruttata professionalmente) fosse stata conseguita a Pietroburgo presso l’università pedagogica intitolata ad Aleksandr Herzen, scrittore rivoluzionario che, come commenta l’autore nella prefazione, «anche quando si trovava ormai in Europa, non smise mai di intrattenere rapporti interessanti con la lingua russa, materna-non più materna».

Proprio sulle orme di Herzen, «primo emigrato politico della tradizione russa», Arsen’ev colloca il proprio alter ego: è infatti a Ginevra, città in cui l’intellettuale anti-zarista pubblicò a partire dal 1869 il giornale «Kolokol», che per caso il poeta si è ritrovato dopo la partenza dalla Russia a frequentare i corsi di dottorato.

Già da questi fugaci accenni è evidente la scaltrita autoironia con cui Arsen’ev ha saputo rileggere la propria traiettoria esistenziale, dipingendosi come una sorta di predestinato all’emigrazione. Esiti differenti sarebbero stati d’altronde improbabili, visto il suo nutrito curriculum di attivista anti-putiniano, risalente alle proteste del 2011-2012; ma già nel decennio precedente, nell’ambito del «Laboratorio di azionismo poetico» fondato insieme a Roman Osminkin e a Dina Gatina, Arsen’ev aveva dato vita a una serie di performance e di interventi nello spazio pubblico pietroburghese che si richiamavano ecletticamente tanto all’underground sovietico (e soprattutto al concettualismo moscovita) quanto al lettrismo e al situazionismo francesi. Questa ricerca di un effetto spiazzante attraverso il programmatico détournement di elementi insiti nell’ambiente urbano trova un corri spettivo verbale nella sua poe- sia, dove pratica il cosiddetto ready-written. Qui, enunciati della realtà più prosastica, prelevati e distanziati dal loro contesto abi- tuale, vengono investiti di una funzione poetica, assumendo una inattesa valenza surreale.

È il caso del componimento che dà il titolo alla raccolta, dove il testo del diploma di laurea dell’autore, trascritto integralmente e scandito in versi, grazie all’inserimento di note esplicative, si trasforma in una sorta di libello indirizzato contro le istituzioni accademiche e le aspirazioni coloniali implicite nei programmi di insegnamento delle lingue. Analogamente Pushkin – testo fondato sulla giustapposizione dei deliranti commenti rinvenuti in rete a margine di una «provocatoria mostra di arte contemporanea» (così recita il sottotitolo) – eleva a «fatto letterario» l’hate speech, rendendone visibile l’assoluta, ammorbante pervasività attuale. Arsen’ev sembra perseguirvi la produzione di veri e propri «oggetti poetici», auspicabilmente capaci di «infrangere il vetro contro cui vengono scagliati», come suggeriva negli anni Trenta il poeta Daniil Charms, da lì a breve vittima delle repressioni staliniane.

A questo tentativo di conferire ai propri versi una forza non solo illocutiva, ma anche perlocutiva, si accompagnano in Russo lingua non materna tonalità se non più sommesse, quantomeno improntate a riflessioni amaramente sarcastiche. Un esito certo non imprevisto, considerando l’involuzione della situazione politica in Russia. Se qualche anno fa Arsen’ev, dottorando a Ginevra, poteva ancora rileggere scherzosamente le affermazioni degli emigrati russi giunti a Parigi all’indomani della Rivoluzione d’Ottobre, dichiarando al contrario di loro di non essere «in missione» in Occidente, bensì «in tesi», ora la sua posizione, così come quella di molti altri relokanty («ricollocati») all’estero, a seguito dell’invasione dell’Ucraina, sembra aver acquisito una chiara, quanto dolorosa, irreparabilità. Riconoscendosi autore di libri che – come questo – sono usciti esclusivamente oltre confine, dove l’originale russo è relegato malinconicamente al ruolo di «testo a fronte», Arsen’ev non può non interrogarsi sui destini della sua lingua madre e matrigna, destinata in Europa a improvvidi tentativi di cancellazione dall’alto e ad altri, ben più interessanti esperimenti di meticciamento dal basso, là dove a parlarla sono per le strade, nei giardini pubblici o davanti agli asili russi, bielorussi o ucraini russofoni scaraventati dalla guerra o dalla repressione politica altrove.

Protagonisti di una lirica che, con grande approssimazione, potrebbe dirsi perfino amorosa: «ti ho scrutata / e mi sono decifrato / e ho pensato che forse / non dovremmo innamorarci / ‘una storia tra una deejay di kiev / e un agente straniero di pietrogrado’, / i personaggi si trovano / in circostanze inaspettate / sconsigliato ai giovani lettori».

 

 

 

от Павел Арсеньев

Литература факта и проект литературного позитивизма (НЛО, 2023)

Capture d’écran 2023-08-22 à 11.48.26

Павел Арсеньев. Литература факта и проект литературного позитивизма в Советском Союзе 1920-х годов

2023. 140 x 215 мм. Твердый переплёт. 552 с. ISBN 978-5-4448-2129-9

Серия: Научная библиотека

Монография посвящена советской литературе факта как реализации программы производственного искусства в области литературы. В центре исследования — фигура Сергея Третьякова, скрепляющего своей биографией первые (дореволюционные) опыты футуристической зауми с первым съездом Советских писателей, а соответственно большинство теоретических дебатов периода. Автор прослеживает разные способы Третьякова «быть писателем» в рамках советской революции языка и медиа — в производственной лирике, психотехнической драме и «нашем эпосе — газете». Каждая из стадий этих экспериментов требует модификации аналитического аппарата от чисто семиотической призмы через психофизиологию восприятия к медиа анализу носителей. Заключительная часть книги посвящена тому, как литература факта смыкается с аналогичными тенденциями в немецком и французском левом авангарде (зачастую под непосредственным влиянием идей Третьякова, как в случае Беньямина и Брехта), а затем продолжается в такой форме послежития фактографии, как «новая проза» Варлама Шаламова.

Павел Арсеньев — поэт и теоретик литературы, главный редактор журнала [Транслит], лауреат премии Андрея Белого (2012). Доктор наук Женевского университета (Docteur ès lettres, 2021), научный сотрудник Гренобльского университета (UMR «Litt&Arts») и стипендиат Collège de France, специалист по материально-технической истории литературы XIX–XX вв.

Читать фрагмент (содержание, предисловие, введение)

Электронная версия доступна на amazon

Связанные публикации:

Наука труда. Техника наблюдателя и политика участия // polit.ru_pro science / syg.ma (опубликованный отрывок)

Корабль, на полном ходу перестраиваемый в завод // gorky.media
Диалог о книге с Эдуардом Лукояновым

Литература и материальность голоса // nlo.media
Беседа с Татьяной Вайзер для подкаста «Что изучают гуманитарии/Антропология культуры»

Колхозная форма повествования, или Как деколонизировать советскую литературу  // polka.ru + Репортаж из «Коммаяка» // юга.ru

The Radio of the Future and Futurist Poets as its First Enginеers // Komodo 21 N°19 / Voix sur les ondes

Рецензии:

Capture d’écran 2023-09-13 à 12.22.14

Связанные мероприятия:

  • 13 декабря лекция «Об истории языка, документации заурядного и литературном позитивизме»и презентация книги на факультете филологии и искусства Лозаннского Университета

msg730643067-104519

  •  Видео-запись лекции
Diapositiva 1
от Павел Арсеньев

Lo spasmo di alloggio (Arcipelago Itaka, 2021)

Le mie poesie sono state pubblicate in traduzioni di Paolo Galvani da Arcipelago Itaka Edizioni, in una raccolta intitolata «Lo spasmo di alloggio«, che è la mia esatta diagnosi oftalmologica, e allo stesso tempo un riassunto di tutti i lanci di Odisseo.

Lo spasmo di alloggio Lo spasmo di alloggio è un disturbo del lavoro del muscolo ciliare, causato dalla tensione continuata dell’occhio, che persiste anche dopo che l’occhio ha cessato di fissare un oggetto vicino. Inducono lo sviluppo dello spasmo di alloggio: • la cattiva illuminazione del luogo di lavoro; • la mancanza di corretti orari della giornata; • il coricarsi a ora tarda; • l’alimentazione disordinata per tempo e qualità; • la permanenza limitata all’aria aperta; • la trascuratezza nella ginnastica mattutina, nell’esercizio fisico e nello sport; • l’indebolimento generale della salute. Lo spasmo di alloggio si incontra più spesso nei giovani. Con l’età avviene il mutamento naturale dell’alloggio. La causa è il compattamento del cristallino. Esso diventa sempre meno plastico e perde la capacità di cambiar forma. Lo spasmo vero e proprio nell’età adulta è un fenomeno raro, che si incontra in gravi disturbi del sistema nervoso centrale. Si osserva lo spasmo di alloggio anche nell’isteria, nelle nevrosi funzionali, nelle contusioni generali, nei traumi cerebrali interni, nei disturbi del metabolismo. Un’attività visiva intensa a una distanza vicina conduce a uno spasmo di alloggio. In questo la contrazione persistente del muscolo ciliare non passa neanche quando l’occhio non necessita di tale contrazione. Tutto questo conduce a un rafforzamento persistente della capacità rifrangente dell’occhio, pertanto si può considerare come miopia (falsa miopia). Lo spasmo di alloggio può successivamente diventare vera e propria miopia.

Il libro è bilingue (da una pagina Pavel — dall’altra Paolo), provvisto di una speciale prefazione scritta dallo stesso Paolo, per la quale un grazie di cuore!
Già ordinabile sul sito dell’editore
 
Le altre mie pubblicazioni poetiche in lingue europee si trovano qui

La presentazione è avvenuta il 27 novembre nell’ambito del festival della poesia ad Ancona. Dettagli dell’evento / video
. 

Il 4 febbraio si sono esibiti a Bologna in Lettere nell’ambito di DOUBLE BIND. Dettagli in italiano sul festival a cura di Francesca Del Moro. Video  Anastasia Ivanova. Il 15 dicembre incontro con l’autore e letture nell’ambito di Licenze Poetiche XXI  presso Bottega Del Libro (Macerata). Curatore del Festival Alessandro Seri. Video

Recensioni:

 

от Павел Арсеньев

Литература факта высказывания (*démarche, 2019)

Ãîðèÿíîâ_îáëîæêà.indd

Эта книга писалась на протяжении почти 10 лет и в перемещении между двумя странами — Россией и Швейцарией. Точно так же ее главный сюжет — литература факта (ЛФ) — был распределен между советской Россией и так и не ставшей советской Германией, а хронологически умещался в 3 года активной теоретической разработки, с 1927 по 1929. И, что, возможно, еще важнее обозначения хронотопа теоретического высказывания, в обоих случаях текст писался в несколько рук — поэтом и исследователем, активистом и редактором. Как рекомендовал Брехт, называвший Сергея Третьякова своим учителем, «необходимо мыслить коллективом». В соответствии с этой рекомендацией эта книга очень долго и существовала скорее в качестве обсессии, которой автор стремился придать коллективный характер — производя статьи в соавторстве, присваивая заглавия ненаписанных диссертационных глав темам выпусков редактируемого журнала и делая литературу факта сквозным сюжетом самоорганизованных семинаров.

Будучи в своем названии связана с чем-то, казалось бы, «самим собой разумеющимся», литература факта оказывается не только уникальным моментом русской литературы XX века и раннесоветской истории, но и мотором постоянного теоретического вопрошания. Впрочем, как и многие идеи и практики авангарда, литература факта была эпизодом не только советской (теории) литературы, но резонировала со множеством эпистемологических сюжетов — от научного и логического позитивизма до художественного и социологического конструктивизма. Однако еще до теории самой фактографии факт выступил категорией теоретически насыщенной и не нейтральной. Собственно, никаких фактов-как-таковых не существует, факт есть не что иное, как объект, конституированный конкретным методом — в нашем случае методом фактографического письма.

Если факты фабрикуются, значит, это не только кому-нибудь нужно, но и непременно подразумевает задействование определенных инструментов: прагматика и медиология литературного производства фактов оказываются таким же важным моментом исследования, как и эпистемологическая подоплека фактографического предприятия 1920-х годов. Собственно, теоретическое измерение, с самого начала присутствовавшее в затее «записи фактов», делает литературу факта не только «литературой после философии» (по аналогии с формулировкой Д. Кошута), но и актом «взятия слова» и коммуникативной субъективации населения огромной страны «в эпоху технической воспроизводимости». Таким образом, от истории идей литература факта уводит нас к лингвистике высказывания и к технологическому бессознательному литературы. Факты, поначалу представлявшиеся (в) литературе непроблематичными, оказываются причиной серии методологических поворотов, которые заставляют перевести разговор от литературы-как-таковой к палеонтологии языка и антропологии инструмента.

По мере теоретической проблематизации «письма о фактах» сдвигается и жанр исследовательского письма — от историко-литературного анализа ранних стихотворений Сергея Третьякова через прагматическую лингвистику и инструментальный анализ к методологическому рассуждению о возможности материальной истории литературы. От анализа поэтических текстов — к проектированию метода. Аналогичная эволюция была проделана и самим Третьяковым — с той оговоркой, что в его случае стихи скорее просто писались, чем анализировались, а метод скорее рождался на практике, чем сознательно конструировался.

Впрочем, не будем скрывать, что и автору этого сборника гибридная идентичность, фрагментированная география и прерывистость письма не только мешали, но и помогали — заставляя переключаться с умеренно прилежного исполнения университетских обязанностей на «несанкционированное издание» литературно-теоретического альманаха, с участия в международных конференциях — на организацию домашних семинаров, с подготовки журнальных статей с оформленной по всем правилам библиографией — на «контрабандное» применение метода «литературы факта» в современной поэтической ситуации.

Павел Арсеньев

СОДЕРЖАНИЕ

5 эссе о фактографии

  • Литература факта как продолжение (теории) литературы другими средствами
  • Поэтический захват действительности на пути к литературе факта
  • «Называть вещи своими именами»: натуральная школа и традиция литературного позитивизма
  • Язык дела и литература факта высказывания: об одном незамеченном прагматическом повороте
  • Би(бли)ография вещи: литература на поперечном сечении социотехнического конвейера
  • Жест и инструмент:к антропологии литературной техники

Эссе по прагматической поэтике

  • «Выходит современный русский поэт и кагбэ нам намекает»: к прагматике художественного высказывания
  • Драматургия в бане, или Несчастья демократии (о трансмиссии театрального действия в кино-пьесе “Марат/Сад”)
  • Театр настоящего времени: Rimini Protokoll как вымысел действия
  • Как совершать художественные действия при помощи слов (о прагматической теории искусства Тьерри де Дюва)
  • Язык дровосека. Транзитивность знака против теории «бездельничающего языка»
  • К конструкции прагматической поэтики

Инструментальный анализ и материальная история литературы

  • Коллапс руки: производственная травма письма и инструментальная метафора метода
  • Видеть за деревьями лес: о дальнем чтении и спекулятивном повороте в литературоведении
  • «Писать дефицитом»: Дмитрий Пригов и природа «второй культуры»

Борьба на три фронта (Диалог-послесловие с Олегом Журавлевым)
Совершать действия без помощи слов (Послесловие в диалоге с Ильей Калининым)

Связанные мероприятия:

5 сентября / Петербург презентация на книжном фестивале «Ревизия» на Новой Голландии (при участии Андрея Фоменко)

14 сентября / Самара лекция-перформанс «Как научиться не писать стихи. Краткий перечень инструкций для начинающих проклятых поэтов», основанный на текстах книги

17 сентября / Тюмень презентация в книжном магазине «Никто не спит» (при участии Игоря Чубарова)

29 октября / Москва лекция-перформанс «Как не писать стихи» в культпросвет-кафе «Нигде кроме» (при Моссельпроме)

Adobe Photoshop PDF
от Павел Арсеньев

Reported Speech (NYC, 2018)

This is the first bi-lingual English-Russian edition of Pavel Arseniev’s poetry. Arseniev is a St. Petersburg writer, editor, political activist, theoretician, and recipient of the Andrei Bely prize, Russia’s most prestigious literary award. The book contains an introduction by Kevin M.F. Platt (University of Pennsylvania) and is edited by Anastasiya Osipova.

Arseniev’s poetry provides a living link between the legacy of the 1920s Soviet avant-garde art­ and theory, on the one hand, and the modern Western materialist thought on the other. It traces how these diverse influences become weaponized in the language of contemporary Russian protest culture. Arseniev readily politicizes all, even the most mundane facts of the poet’s life, while at the same time, approaching reified bits of found speech and propaganda with lithe, at times corrosive irony and lyricism.

“One hundred years after the October revolution, LEF (Left Front of the Arts), and Russian Formalism, Pavel Arseniev brings into Russian poetry the militant excitement of subversive materialist exploration and canny activist protest. The unique results of this poetic event will, without a doubt, be exceptionally interesting and useful to an American reader.”

         Kirill Medvedev, the author of It’s No Good

“Pavel Arseniev charts the ‘emergence of unexpected forms of collective life…’ These vivid translations show contemporary Russian poetry at one of its high points, where language laughs at its own seriousness but opens the way for astute cultural insights and a bracing evocation of life lived out loud.”

         Stephanie Sandler, Harvard University

The truths of Russian administered reality were long ago stripped bare, so that now the poet’s work is to invent a new line of camouflage. Warning: Pavel Arseniev is a defector with only his disguises to divulge. Perhaps this as close as we can come, in this moment, to alchemy. Or is it allegory? Warning: this is poetry that makes Russia great again. Arseniev is taking a bullet for poetry but, at the same time, he is asking – will poetry take a bullet for you? Warning: any complete picture – lies. Then one day dyr bul schyl. Reported Speech turns the stink of the real into a stinging aesthetic coup de grace. I’m defecting to that.

         Charles Bernstein, University of Pennsylvania

         Reviews:

In a bilingual Russian-English format, Arseniev’s work articulates intimate, defiant, and at times desperate responses to a world in which culture seems to be increasingly prefabricated, predetermined, and designed to numb the mind and soul.

Exposing the absurd vagaries of the present moment is where the volume shines as a tremendous piece of internationalist literature.

Through art like Arseniev’s poetry, we gain a toehold, however momentary, from which we are better able to grasp the present and prepare a future.

As a keyhole into contemporary Russian experimental poetry, the volume should find a broad readership in the English speaking world. In essence, the book represents poetic strategies for resistance and survival under fierce oppression, underscoring that literature matters, as well as how it does things.

Pavel Arseniev’s poems of solidarity and alienation illuminate the phantasmagoria of capitalist Russia.

«By concentrating as much on the act as on the content of speech, Arseniev seems also to have come closer to documenting aspects of the very tenor of life and reality in the present epoch. Through using the genre of police reports or of legalese in ‘An Incident’ and ‘Forensic Examination’, or the language of adverts in ‘Mayakovsky for Sale’ and ‘Mass Median’, a series of brief news items in ‘Reports from the Field’, or the long parodic poem-diatribe in nationalist hate-speech In response to a ‘Provocative Exhibition of Contemporary Critical Art’, we discover not the poet’s perspective, but a concrete, material trace taken from excessive speech which illuminates the strange capitalist phantasmagoric world that is contemporary Russia.»

From its very first pages, Pavel Arseniev’s Reported Speechshows itself to be true to its title; the opening poem’s epigraph comes to us, we are told, from an “Instruction in the platzkart train car”. This is only the beginning of a journey through a trail of words found, mixed and transmitted from various source texts. The poems represent “reported speech” in the sense that they are inspired by found texts, by language encountered on the streets, in police stations, rail cars, courtrooms, newspapers, books, personal correspondence, nationalist political screeds, and writing on social media and the internet. The poet appropriates, organizes, shuffles and shapes the material of the political world, which is everywhere, for everything is political.Pavel Arseniev is part of a group of contemporary Leftist poets developing new modes of resistance and protest through literary production. Arseniev’s unabashedly political project rejects any view of art and art institutions as motivated by a search for the next singular voice of creative genius.  Rather, his creative practice seeks to dismantle the idea of poetry as narcissistic, individualistic self-expression and instead aims to capture and convey aspects of human social experience in the world through the multifaceted voices of the collective.
His larger creative project is to facilitate the dissemination of socially engaged and marginalized speech and, in some ways, to continue the legacy of the Russian avant garde and factographic movements of the 1920s. Arseniev also sees his mission in part as working to fill a void left in the wake of the collapse of samizdatculture of the 1970s.

If Amelin mounts a defense of poetry against the threat of modernity by digging
into the roots of tradition, Pavel Arseniev, in contrast, questions why it needs defending in the first place. In Arseniev’s view, the formal and institutional constraints of Russian verse have rendered it useless in articulating the present moment. His is an engagé poetry that articulates a leftist critique of the myriad forms of social and political alienation in contemporary Russia. The translations found in Reported Speech, executed by a collective of translators overseen by editor Anastasiya Osipova, effectively recreate the urgency and relevance of his project.

In both his poetry and his political activism, Arseniev attempts to overcome the
futility of traditional methods of resistance. Civic verse and revolutionary discourse are no longer as meaningful as they once were, having been co-opted and commodified by state and commercial interests. Arseniev’s answer is to subvert the role of the poet by acting as a field reporter, providing snapshots and snippets of speech from everyday life. In “Mayakovsky for Sale” (24–25), a list of hyperlinks from an online advertisement for a used volume of the poet’s collected works becomes a statement on the market’s power to subsume everything into its domain. Another poem, “Translator’s Note” (38–43), consists of lines excerpted from a Russian translation of a philosophical tract by Ludwig Wittgenstein. In their transformed context, these disconnected scraps take on new meanings, challenging the reader to reconsider traditional notions of authorship and originality.

Arseniev’s innovations are informed by his concerns about the viability of political poetry. Perhaps a poet in Russia should be less than a poet after all. At times he anticipates critiques of his approach by assuming the voices of his detractors, as in “Forensic Examination,” which reads like a report by a state prosecutor indicting the poet with inciting political extremism:

We shall see the writer
Has attempted
To voice his political
Views and convictions,
Clumsily camouflaging them
In aesthetic window dressing.
Its objective qualities,
According to many experts,
Are surely
Much poorer
Than if he had minded his own business
And simply written poems,
Looking for his own style
And his own place on the literary scene (45).

A similar satirical wit appears in “Poema Americanum,” in which a visit to a
west coast university prompts the poet to reflect on his own marginality: “in time you will stop being a person / whose acquaintance is sought out by the slavic studies professors / wishing to appear more radical” (133). In this poem, as throughout the entire volume, the translation deftly captures the contrasts between a multitude of voices and perspectives, allowing Arseniev’s multifaceted authorial presence to appear starkly on the page.

Related events:

27 November Pennsylvania University | Readings & discussion @K.PLatt’s seminar
29 November City University of New York (Hunter College) | Poetry Reading and Book Talk

30 Novembre — 1 December Yale University | Symposium «Pointed Words: Poetry and Politics in the Global Present»
2 December New York City | Readings @Ugly Duckling Press Headquarters
4 December Chicago University | Readings & discussion @R.Bird’s seminar

5 December Harvard University | Readings & discussion @S.Sandler’s seminar
8 December Boston | Readings @ASEEES
12 December New York University (Jordan Center) | Poetry Reading and Book Talk @Jordan Center

25 мая Москва | Библиотека им. Н.А. Некрасова

29 июня Санкт-Петербург | Новая сцена Александринского театра

Download press release

Download pdf of a book

от Павел Арсеньев

Spasm of Accomodation (Berkeley, 2017)

Pavel Arsenev. Spasm of Accomodation (Berkeley: Commune Editions, 2017)

California:

April 19th: Commune Books reading: Pavel Arsenev and Nanni Balestrini. Begining 19.30

April 26th: University of California Berkeley (Dwinelle Hall, Room 3335).Begining 17:30

April 27th: Stanford University (William R. Hewlett Teaching Center 201). Begining 18.30

New York:

May 1st: Night of Anarchist Culture. Begining 20.00

May 3rd: n+1 headquarters. Begining 19.30

от Павел Арсеньев

Книга «Бесцветные зеленые идеи яростно спят» (Kraft, 2011)

_ <0PDF

10 декабря в книжном магазине «Порядок слов» прошла презентация крафт-серии и книги Павла Арсеньева «Бесцветные зеленые идеи яростно спят». [Видео-отчет]

Рецензии:

[Денис Ларионов / рец. на Арсеньев П. Бесцветные зеленые идеи яростно спят; Сафонов Н. Узлы; Нугатов В. Мейнстрим.]

Минирецензии:

Павел Арсеньев. Бесцветные зеленые идеи яростно спят
[СПб.: 2011]. — 56 с. — (Kraft: Книжная серия альманаха «Транслит» и Свободного марксистского издательства)

Павел Арсеньев не пишет стихов, он создаёт поэзию. Его марксистские центоны и иронические ситуационистские медитации не принадлежат просодическому корпусу русской лирики, а, скорее, похожи на экспонаты музея нонконформистского искусства: такие лингвистические бомбы или булыжники, призванные стать оружием в социальной борьбе за бытие. При этом они не лишены традиционных для лирической поэзии атрибутов: иронии и меланхолии. «Возвращайтесь в аудитории» звучит как мантра и как кавафианский плач, это мудрый коллаж из штампов и трогательных нюансов, пронизанный любовью к человечеству и жертвенным ему служением.

Ведь пожар в одной голове / всегда может перекинуться на другую, / И тогда полыхнёт весь город.

Пётр Разумов

Знаменитая фраза, ставшая предметом спора Якобсона с Хомским, тут, увы, ни при чём. Это просто маркер образованности. А сама книга разделена на две почти равных по объёму части: СОЦИОЛЕКТЫ и READY-WRITTEN. Первая — типовые верлибры, из тех, что американцы называли «университетской поэзией», порой украшенные фотографиями акций «Лаборатории Поэтического Акционизма». И впрямь, где-нибудь на ступенях действующего кафедрального собора или в сутолоке супермаркета — через мегафон! — они могут заинтересовать или хоть эпатировать. Вторая забавнее, поскольку не всегда можно понять, где ready-made, где авторская речь. А сам Арсеньев пытается спастись иронией, но это удаётся ему лишь так:

На примере данного стихотворения / Мы снова увидим, как / Политические декларации, / Включённые в произведение искусства, / Распрямляют, / Упрощают / И выводят произведение / Из эстетического пространства, / Переводят его в некую иную плоскость.

Дмитрий Чернышёв

Павел Арсеньев сосредоточен на работе с чужой речью, балансируя на грани между found poetry и прямым высказыванием (если предположить, что у них вообще может быть общая грань). В стихах первой книги поэта в очередной раз доказывается невозможность индивидуальной речи, но делается это несколько иначе, чем в классическом концептуализме: неважно, каково именно происхождение того или иного высказывания, навязано ли оно внешней дискурсивной матрицей или по естественному праву принадлежит поэтическому субъекту — риторическая структура речи принципиально не изменится, ведь по природе своей она лжива и всегда работает на «хозяев дискурса», но особо приготовленная выжимка из этой лжи способна заставить риторику «показать себя», а стоящую за ней идеологию отступить под напором холодной иронии.

Сокращение контингента, / Голод, падение / роли денег, / открытие общежитий, / появление неожиданных форм / коллективной жизни. // Долгосрочный характер тенденции («1914-1922»)

Кирилл Корчагин

Будучи поэтом-акционистом, создателем поэтических фильмов, лидером левых студенческих движений и академическим филологом, Павел Арсеньев также автор концепции серии «Крафт», которая недавно пополнилась второй «обоймой». Серия поэтических «брошюр», отпечатанных на обёрточной бумаге, призвана в негероическую эпоху поздних нулевых с их политическими и культурными консенсусами напомнить о двух героических традициях — о футуристической книге времён революционного авангарда и о советском самиздате. Именно поэзия, следуя логике серии «Крафт», обладает сегодня потенциалом протеста и неизрасходованным авангардным импульсом. Первый выпуск серии (куда вошли книги Кети Чухров, Романа Осминкина, Антона Очирова и Вадима Лунгула) ставил вопрос, как приравнять поэзию к открытому политическому высказыванию, перерастающему в непосредственное прямое действие. Вторая обойма (в ней собраны книги самого Арсеньева, Кирилла Медведева, Валерия Нугатова и Никиты Сафонова) заостряет проблему: как превратить поэзию в конкретную социальную практику, придать ей статус социального исследования или социальной миссии, сделать её социально необходимой. Книга Арсеньева (да и остальные книги в этой серии) будто пытается испытать поэзию на прочность, расширить границы поэтического или даже выйти за его пределы, в сферу злободневной социальной критики, репортажной журналистики или художественного акционизма. Арсеньев парадоксально сочетает два противоположных понимания поэзии: поэзия как материал для ситуационистского уличного перформанса («Религия — это стоматология», «Поэма товарного фетишизма» и т. д.) и поэзия как результат историко-филологического анализа, как поле столкновения культурных риторик и стилевых приёмов. Наверное, в дальнейшем его манера будет эволюционировать либо в сторону политического перформанса, либо в направлении утончённого филологического письма. Многие тексты Арсеньева пронизаны непримиримым поколенческим пафосом: например, в стихотворении «Марионетки самих себя» он обвиняет предшествующее поколение, «людей девяностых», в том, что они упустили исторические шансы, которые им были предоставлены перестроечными реформами. Любопытно, что поколенческая оптика, заданная в книге Арсеньева, содержит в себе одновременно и романтическое бунтарство, и очень чёткое, трезвое осознание своего места и назначения в сегодняшней социальной реальности.

а в конце понимаешь, / что все эти разы, когда ты высказывался, / лучше всего тебе удавались пассажи, / в которых говорящий то ли сам не вполне понимает, / по какую он сторону баррикад / и какую партию исполняет, / то ли оставляет возможность это решить тому, / кто это прочтёт или услышит.

Дмитрий Голынко

Воздух №4, 2011

от Павел Арсеньев

Книга «То, что не укладывается в голове» (AnnaNova, 2006)

20180911_121955

Политическая неактивность

Отчего небеса не тревожат
Ни кощунство отмены всех льгот,
Ни поправки, что вносят, возможно,
Ни попрание прав и свобод?

Что так море спокойно и глухо
Ко всему, что творится в стране,
К переносу столичных функций
И к ведущейся вроде войне?

Что деревья безмолвно стоят,
Облака проплывают, не видя,
Что за страсти разыграны? я
замест лекций еду на митинг.

 

***

Долго вспоминал, где сердце,
Но помнил,
Он ненавидел десерты,
Боржоми не пил вовсе,
Потому что всегда было поздно,
Мороженое ел только зимой
И никогда не мерзнул.
Зачем-то вечно искал ее,
Ведь жить без нее было как-то боязно
И нелепо.
Уже если она есть на свете,
То почему бы не жить с ней?
Он отрицал то, что мы в ответе
И не любил камней.
Часто хотелось чувствовать себя одиноким
И замотаться в шарф,
Но почему-то он нравился многим,
И те мешали впасть в полноценный транс.
Иногда приходил домой
И ощущал, что ничтожен.
На утро
Негодяи убеждали в обратном,
Он велся, убирал самоедство в ножны
И в ответ
Тоже хотелось сделать что-то приятное,
Но ссорился часто в момент,
И особенно в нужный…

…Иногда просто хотелось внятный
Слышать ее ответ,
Та ли она, за кого ее принимают,
Хоть он сам понимал, что нет.

 

Островная элегия

Вот я снова вернулся
На забытый и мною остров,
Но забвение это досталось не слишком просто.

И здесь дело не только в арендной плате,
А скорее в тех
Несмелых заплатах,
Что мы часто ставим
На изношенном платье прошлого,
Закрывая ставни,
На которые с прищуром нежным
Смотрит наше грядущее
С той стороны, что обычно зовется внешней.

Вот я снова в порту,
Где никто ничего не грузит,
Вот здесь снова летают чайки,
Сообщая мне грусть и
Инерцию тех случайных —
не имевших никаких оснований появляться у жителя суши,
в ее самом абсурдном роде и виде — воспоминаний.

Рецидив расставания лишен
всей крамольности первого раза,
что снедала остатки тех чувств –
то ли долга, то ли усталости –
и теперь я почти что смешон
сам себе в той несмелой радости,
овладевшей тогда надо мною,
но смешон по причине все той лишь,
что теперь не владеет ничто мной,
а, возможно, и прости из зависти.

 

Послание к ЖКХ

Я хотел бы жить в последнем доме
На набережной, уходящей в доки
Он числился бы еще и на
Безымянной улице, наверное,
Однако, впрочем, не такой уже безымянной
Если верить надписям на стенах

Я хотел бы вставать и ложиться рано
(но в этом не кроется умысла в заживлении раны),
а просто бы я успевал побездельничать,
пока это никто не видит,
и оставил бы злость понедельникам,
или чьи там утра ненавидят.

Я хотел бы с утра у своих дверей
Находить не бродячих — во сне хоть — зверей.
Я хотел бы мести эту улицу,
Пусть на ней никто и не сорит,
Быть знакомым со здешним безумцем,
Привечать его бойкий иврит.

Я хотел бы ктемну, наглотавшись пыли,
Возвращаться в тот дом, где ничё б не пили,
Понимать, что все в этом странном мире
Обладает шармом, а то и смыслом,
И беда моя быть не может шире,
Чем сомневаться в этом праве
Собственности.

 

Дорога в Рождество

Направляясь туда, где уже не ждут
Ты вернее всего составляешь маршрут,
Торопиться не надо, не надо лгать,
Что ты бросил все, чтоб туда примчать.

Возвращаясь туда, где не то чтоб дом,
А то место, к чему применим глагол
«возвращаться», всегда видишь чистый лист,
но в сравненьи с бумагой ты более чист.

Оказавшись там, где всегда мечтал,
Завершить вереницу бортов и шпал,
Наконец-то займись тем, чем ты всегда
Не спешил, потому что всё только на…

 

За завтраком

Он читает хронику. Та,
Что когда-то была влюблена,
Не в него, но ведь важен сам факт,
Замечает, что стала бледна
(То ли шепотом, то ль про себя).
Окружившая их в доме утварь,
Но когда-то ведь с ночи обнявшись,
Вы проснулись поодаль наутро.

Взгляд скользит ее по потолку,
Поседевшему от паутины,
И когда он о Думе толкует,
Она чует, что аполитична.
Она смотрит так много фильмов,
Потому что не помнит сны,
Но причина со следствием в силе
Здесь меняться местами. Увы,
Таковы издержки измены
Своим детским и дерзким мечтаньям

… Он опять приближается к теме
— как Катон — но насчет пропитанья.

 

Апология подлеца

Ты боишься, что я удаляюсь, но
При такой географии немудрено,
И ссылать себя в пригород, хоть ежедневно, можно
Но так жизнь начинает смахивать на заочный
Факультет, что, наверное, даже лучше
Круг знакомых становится так хоть немного уже,
(жаль, что чтения круг непрямой наследник диаметра),
а все силы идут на придание дню чина «памятный».

Ты боишься, что я холодею, а
При таких показаниях ртути
(ох, считать бы их ложными) я бы не стал
ставить на повышение чуткости,
а вообще, если честно, то эта зима
мне сдается тактичнее прежних:
если верить бумаге, то нынче январь,
но без выпадов. В смысле без снежных.

 

***

Приворот опять ограничился годом,
Что за зелье не помню, но их было много.
И похмелье теперь, как урок смельчаку,
Как упрек в неспособности быть начеку,
И в отсутствии сил ПВО на тот случай,
Если Эрот надумает тратить стрелу.

Сейчас осень и правильно: лучший стилист
Не мороз, и не солнце, а валящий лист.
Впрочем, тема раскрыта, закрыт лишь сезон
И кафе то у рынка (кто владел — разорен).

 
***

Приезжай ко мне в гости,
Захвати с собой простынь,
Захвати с собой прошлое,
Оно будет не против.

Мне твердят, что я молод,
Ты не любишь про возраст,
Хоть тебе я апостолом
Прихожусь, если образно.

Впрочем, каждый зимою,
Особливо у моря,
Уподобиться может,
Пока ног не промочит.

Приезжай ко мне срочно,
Почитай, что я болен,
Еще день – я просрочен,
Еще ночь – так тем более.

 

***

Не снимай колпачок,
Коль слезится зрачок,
Не пятнай чистый лист,
Коль рассудок не чист.

Не касайся бумаг,
Примини компромат
Выносить из избы,
Из владений судьбы.

Погоди с мемуаром,
Поброди по бульварам.
Не свершай, имей такт,
Биографии факт.

Не пиши, так ведь ты
Все сбываешь мечты
По дешевке, в нужде
Пребывая с рождения.

Не надейся, ломбард
Слишком скуп, слишком рад
Этой выгодной сделке,
Чтоб тебя разглядел он.

 

***

Запах ночной
железной дороги
Мне дороже
многих
видов, Вообще,
Взор не зря
Рифмуется с вздором,
Как сказал человек
С белой тростью в руке.

Это запах не бегства,
но встречи
С тем, что в общем, и не бывало,
но тебе вспоминалось
давеча,
когда вдруг ты хотел «все сначала».

Это запах угля,
фонарей,
Легкой грусти,
скорей именуемой
Лишь предчувствием
всех перемен,
Что тебя отдалят
от минулого.

 

***

С. К.

С переменою места под солнцем
В те пределы, где с ним напряженка,
Ты рискуешь расстаться с бессонницей,
В остальном все стремится к синонимам.

Ничего, окромя длины гласных,
Не меняется, в общем-то даже
Ухватиться не за что глазу,
Даже если б сподобился он
Вдруг хвататься за смену пейзажа.

Воротившись к родному острову,
Рассуди, не являлось ли попросту
Твое бегство законным желанием
Убедиться в его очертаниях.

Перевод часов, а точнее стрелок,
Не ведет ни к чему хорошему,
Научись жить так, как ты прежде не жил,
Не гнушаясь своими широтами

 

***

Хоть зимой ничего не ладится
(Взять хотя бы попытку к радости,
Безнадежно заросшую хвоей
И ведущую чаще к запоям),

Но дождавшись сухого асфальта,
Ты рискуешь проснуться с мыслью,
Что теперь все не так уж важно,
Как казалось в эпоху Минуса.

 

Забытьё

Е.Р.

Находя в зимней куртке
бумажки прошлого года,
что теперь не сгодятся,
да и тогда ведь не более
были полезны собой, окурки,
номера непонятных уже телефонов,
что были обречены сначала,
афиши выставок, куда себе обещалось,
но так и не удостоенных,
другие следы фарс-мажорных
обстоятельств времени, места, настолько
обветренных, даже ставших старинными,
что хочется то ли ринутся в прошлое,
то ли его отринуть…