PDF

10 декабря в книжном магазине «Порядок слов» прошла презентация крафт-серии и книги Павла Арсеньева «Бесцветные зеленые идеи яростно спят». [Видео-отчет]

Рецензии:

[Денис Ларионов / рец. на Арсеньев П. Бесцветные зеленые идеи яростно спят; Сафонов Н. Узлы; Нугатов В. Мейнстрим.]

Минирецензии:

Павел Арсеньев. Бесцветные зеленые идеи яростно спят
[СПб.: 2011]. — 56 с. — (Kraft: Книжная серия альманаха «Транслит» и Свободного марксистского издательства)

Павел Арсеньев не пишет стихов, он создаёт поэзию. Его марксистские центоны и иронические ситуационистские медитации не принадлежат просодическому корпусу русской лирики, а, скорее, похожи на экспонаты музея нонконформистского искусства: такие лингвистические бомбы или булыжники, призванные стать оружием в социальной борьбе за бытие. При этом они не лишены традиционных для лирической поэзии атрибутов: иронии и меланхолии. «Возвращайтесь в аудитории» звучит как мантра и как кавафианский плач, это мудрый коллаж из штампов и трогательных нюансов, пронизанный любовью к человечеству и жертвенным ему служением.

Ведь пожар в одной голове / всегда может перекинуться на другую, / И тогда полыхнёт весь город.

Пётр Разумов

Знаменитая фраза, ставшая предметом спора Якобсона с Хомским, тут, увы, ни при чём. Это просто маркер образованности. А сама книга разделена на две почти равных по объёму части: СОЦИОЛЕКТЫ и READY-WRITTEN. Первая — типовые верлибры, из тех, что американцы называли «университетской поэзией», порой украшенные фотографиями акций «Лаборатории Поэтического Акционизма». И впрямь, где-нибудь на ступенях действующего кафедрального собора или в сутолоке супермаркета — через мегафон! — они могут заинтересовать или хоть эпатировать. Вторая забавнее, поскольку не всегда можно понять, где ready-made, где авторская речь. А сам Арсеньев пытается спастись иронией, но это удаётся ему лишь так:

На примере данного стихотворения / Мы снова увидим, как / Политические декларации, / Включённые в произведение искусства, / Распрямляют, / Упрощают / И выводят произведение / Из эстетического пространства, / Переводят его в некую иную плоскость.

Дмитрий Чернышёв

Павел Арсеньев сосредоточен на работе с чужой речью, балансируя на грани между found poetry и прямым высказыванием (если предположить, что у них вообще может быть общая грань). В стихах первой книги поэта в очередной раз доказывается невозможность индивидуальной речи, но делается это несколько иначе, чем в классическом концептуализме: неважно, каково именно происхождение того или иного высказывания, навязано ли оно внешней дискурсивной матрицей или по естественному праву принадлежит поэтическому субъекту — риторическая структура речи принципиально не изменится, ведь по природе своей она лжива и всегда работает на «хозяев дискурса», но особо приготовленная выжимка из этой лжи способна заставить риторику «показать себя», а стоящую за ней идеологию отступить под напором холодной иронии.

Сокращение контингента, / Голод, падение / роли денег, / открытие общежитий, / появление неожиданных форм / коллективной жизни. // Долгосрочный характер тенденции («1914-1922»)

Кирилл Корчагин

Будучи поэтом-акционистом, создателем поэтических фильмов, лидером левых студенческих движений и академическим филологом, Павел Арсеньев также автор концепции серии «Крафт», которая недавно пополнилась второй «обоймой». Серия поэтических «брошюр», отпечатанных на обёрточной бумаге, призвана в негероическую эпоху поздних нулевых с их политическими и культурными консенсусами напомнить о двух героических традициях — о футуристической книге времён революционного авангарда и о советском самиздате. Именно поэзия, следуя логике серии «Крафт», обладает сегодня потенциалом протеста и неизрасходованным авангардным импульсом. Первый выпуск серии (куда вошли книги Кети Чухров, Романа Осминкина, Антона Очирова и Вадима Лунгула) ставил вопрос, как приравнять поэзию к открытому политическому высказыванию, перерастающему в непосредственное прямое действие. Вторая обойма (в ней собраны книги самого Арсеньева, Кирилла Медведева, Валерия Нугатова и Никиты Сафонова) заостряет проблему: как превратить поэзию в конкретную социальную практику, придать ей статус социального исследования или социальной миссии, сделать её социально необходимой. Книга Арсеньева (да и остальные книги в этой серии) будто пытается испытать поэзию на прочность, расширить границы поэтического или даже выйти за его пределы, в сферу злободневной социальной критики, репортажной журналистики или художественного акционизма. Арсеньев парадоксально сочетает два противоположных понимания поэзии: поэзия как материал для ситуационистского уличного перформанса («Религия — это стоматология», «Поэма товарного фетишизма» и т. д.) и поэзия как результат историко-филологического анализа, как поле столкновения культурных риторик и стилевых приёмов. Наверное, в дальнейшем его манера будет эволюционировать либо в сторону политического перформанса, либо в направлении утончённого филологического письма. Многие тексты Арсеньева пронизаны непримиримым поколенческим пафосом: например, в стихотворении «Марионетки самих себя» он обвиняет предшествующее поколение, «людей девяностых», в том, что они упустили исторические шансы, которые им были предоставлены перестроечными реформами. Любопытно, что поколенческая оптика, заданная в книге Арсеньева, содержит в себе одновременно и романтическое бунтарство, и очень чёткое, трезвое осознание своего места и назначения в сегодняшней социальной реальности.

а в конце понимаешь, / что все эти разы, когда ты высказывался, / лучше всего тебе удавались пассажи, / в которых говорящий то ли сам не вполне понимает, / по какую он сторону баррикад / и какую партию исполняет, / то ли оставляет возможность это решить тому, / кто это прочтёт или услышит.

Дмитрий Голынко

Воздух №4, 2011

 

В немецком литературном журнале Schreibheft (2017) опубликован блок «Дмитрий Пригов и его космос», среди авторов которого Павел Арсеньев, Гюнтер Хирт, Игольф Хопман, Ольга Кувшинникова, Роман Осминкин, Дмитрий Пригов, Владимир Сорокин и Саша Вондерс.

 

Чешская антология концептуальной литературы и текстового искусства Třídit slova. Literatura a konceptuální tendence 1949–2015 (Praga, 2016)

Среди русскоязычных авторов — поэтов/художников в антологии опубликованы: Sergej Anufrijev, Pavel Arseňjev, Dina Gatina, Dmitrij Golynko, Ivan Chimin, Andrej Monastyrskij, Vsevolod Někrasov, Roman Osminkin, Pavel Pepperštejn, Dmitrij Prigov, Lev Rubinštejn, Alexandr Skidan.

Подробности на чешском можно найти по адресу http://cz.tranzit.org/cz/publikace/0/publication/tdit-slova

---

 

Антология Broadsheet (под ред. Mark Pirie, Новая Зеландия, 2016).

---

 

Итальянская антология молодой петербургской поэзии «Tutta la pienezza nel mio petto»/«Вся полнота в моей груди» (Bologna, 2015)

В антологию вошли тексты Павла Арсеньева, Андрея Баумана, Аллы Горбуновой, Насти Денисовой, Алексея Порвина, Петра Разумова, Никиты Сафонова, Станислава Снытко, Ивана Соколова, Екатерины Преображенской, Лады Чижовой, Дарьи Суховей и Александры Цибули. Составитель и переводчик Paolo Galvani

Отчет о презентации

Фрагмент
чтений на презентации

---

 

Голландская антология русской поэзии Nieuwe poëzie uit Rusland #4 (Amsterdam, 2014)

Антология русской аванагардной поэзии в переводах на анлийский и фламандский (среди авторов: Ры Никонова, Сергей Сигей, Всеволод Некрасов, Анна Альчук, Лев Рубинштейн, Александр Горнон, Андрей Сен-Сеньков и другие). Тексты представлены и прокомментированы специалистами в области русской литературы.

Антология составлена ​​редакторами Perdu в четырех томах серии новой поэзии из России в сотрудничестве с издателем Read Warehouse. подробнее об этой серии Leesmagazijn можно найти на фламандском по ссылке.

Презентация в Perdu в Амстердаме (при участии П. Арсеньева, А. Бренера, Д. Иоффе и др.)

---

 

В выпуске журнала Four centuries: Russian Poetry in Translation за 2014 год (Essen: Perelmuter Verlag) опубликованы тексты Павла Арсеньева (в пер. Марии Липисковой).

Также в выпуске опубликованы тексты Бориса Поплавского, Роальда Мандельштама, Аркадия Драгмоощенко, Анны Глазовой, Виктора Iванiва, Анри Волохонского

---

В альманахе Премии Андрея Белого за 2011-2012 гг. опубликованы поэтические тексты, Речь Павла Арсеньева при вручении Премии Андрея Белого, а также Лаудирующая речь Александра Скидана о Павле Арсеньеве и альманахе [Транслит].

Также в альманахе опубликованы тексты других лауреатов 2011–2012 годов (Н. Байтов, Е. Петровская, Ю. Валиева, Г. Дашевский, В. Ломакин, М. Гейде, В. Iванiв, А. Ипполитов, П. Арсеньев, А. Волохонский), критические статьи о них, торжественные речи на церемонии вручения премии, библиографические сведения, фотографии и раздел «Архив», посвященный памяти Ю. Новикова и А. Драгомощенко.

Автор/составитель: Б. Останин. Издательство: Пальмира (СПб)

---

 

Собрание сочинений. Антология современной поэзии Санкт-Петербурга. Том 2 / Составители Д. Григорьев, В. Земских, А. Мирзаев, С. Чубукин. СПб.: Лимбус Пресс, 2011

Политическая неактивность

Отчего небеса не тревожат
Ни кощунство отмены всех льгот,
Ни поправки, что вносят, возможно,
Ни попрание прав и свобод?

Что так море спокойно и глухо
Ко всему, что творится в стране,
К переносу столичных функций
И к ведущейся вроде войне?

Что деревья безмолвно стоят,
Облака проплывают, не видя,
Что за страсти разыграны? я
замест лекций еду на митинг.

 

***

Долго вспоминал, где сердце,
Но помнил,
Он ненавидел десерты,
Боржоми не пил вовсе,
Потому что всегда было поздно,
Мороженое ел только зимой
И никогда не мерзнул.
Зачем-то вечно искал ее,
Ведь жить без нее было как-то боязно
И нелепо.
Уже если она есть на свете,
То почему бы не жить с ней?
Он отрицал то, что мы в ответе
И не любил камней.
Часто хотелось чувствовать себя одиноким
И замотаться в шарф,
Но почему-то он нравился многим,
И те мешали впасть в полноценный транс.
Иногда приходил домой
И ощущал, что ничтожен.
На утро
Негодяи убеждали в обратном,
Он велся, убирал самоедство в ножны
И в ответ
Тоже хотелось сделать что-то приятное,
Но ссорился часто в момент,
И особенно в нужный…

…Иногда просто хотелось внятный
Слышать ее ответ,
Та ли она, за кого ее принимают,
Хоть он сам понимал, что нет.

 

Островная элегия

Вот я снова вернулся
На забытый и мною остров,
Но забвение это досталось не слишком просто.

И здесь дело не только в арендной плате,
А скорее в тех
Несмелых заплатах,
Что мы часто ставим
На изношенном платье прошлого,
Закрывая ставни,
На которые с прищуром нежным
Смотрит наше грядущее
С той стороны, что обычно зовется внешней.

Вот я снова в порту,
Где никто ничего не грузит,
Вот здесь снова летают чайки,
Сообщая мне грусть и
Инерцию тех случайных —
не имевших никаких оснований появляться у жителя суши,
в ее самом абсурдном роде и виде — воспоминаний.

Рецидив расставания лишен
всей крамольности первого раза,
что снедала остатки тех чувств –
то ли долга, то ли усталости –
и теперь я почти что смешон
сам себе в той несмелой радости,
овладевшей тогда надо мною,
но смешон по причине все той лишь,
что теперь не владеет ничто мной,
а, возможно, и прости из зависти.

 

Послание к ЖКХ

Я хотел бы жить в последнем доме
На набережной, уходящей в доки
Он числился бы еще и на
Безымянной улице, наверное,
Однако, впрочем, не такой уже безымянной
Если верить надписям на стенах

Я хотел бы вставать и ложиться рано
(но в этом не кроется умысла в заживлении раны),
а просто бы я успевал побездельничать,
пока это никто не видит,
и оставил бы злость понедельникам,
или чьи там утра ненавидят.

Я хотел бы с утра у своих дверей
Находить не бродячих — во сне хоть — зверей.
Я хотел бы мести эту улицу,
Пусть на ней никто и не сорит,
Быть знакомым со здешним безумцем,
Привечать его бойкий иврит.

Я хотел бы ктемну, наглотавшись пыли,
Возвращаться в тот дом, где ничё б не пили,
Понимать, что все в этом странном мире
Обладает шармом, а то и смыслом,
И беда моя быть не может шире,
Чем сомневаться в этом праве
Собственности.

 

Дорога в Рождество

Направляясь туда, где уже не ждут
Ты вернее всего составляешь маршрут,
Торопиться не надо, не надо лгать,
Что ты бросил все, чтоб туда примчать.

Возвращаясь туда, где не то чтоб дом,
А то место, к чему применим глагол
«возвращаться», всегда видишь чистый лист,
но в сравненьи с бумагой ты более чист.

Оказавшись там, где всегда мечтал,
Завершить вереницу бортов и шпал,
Наконец-то займись тем, чем ты всегда
Не спешил, потому что всё только на…

 

За завтраком

Он читает хронику. Та,
Что когда-то была влюблена,
Не в него, но ведь важен сам факт,
Замечает, что стала бледна
(То ли шепотом, то ль про себя).
Окружившая их в доме утварь,
Но когда-то ведь с ночи обнявшись,
Вы проснулись поодаль наутро.

Взгляд скользит ее по потолку,
Поседевшему от паутины,
И когда он о Думе толкует,
Она чует, что аполитична.
Она смотрит так много фильмов,
Потому что не помнит сны,
Но причина со следствием в силе
Здесь меняться местами. Увы,
Таковы издержки измены
Своим детским и дерзким мечтаньям

… Он опять приближается к теме
— как Катон — но насчет пропитанья.

 

Апология подлеца

Ты боишься, что я удаляюсь, но
При такой географии немудрено,
И ссылать себя в пригород, хоть ежедневно, можно
Но так жизнь начинает смахивать на заочный
Факультет, что, наверное, даже лучше
Круг знакомых становится так хоть немного уже,
(жаль, что чтения круг непрямой наследник диаметра),
а все силы идут на придание дню чина «памятный».

Ты боишься, что я холодею, а
При таких показаниях ртути
(ох, считать бы их ложными) я бы не стал
ставить на повышение чуткости,
а вообще, если честно, то эта зима
мне сдается тактичнее прежних:
если верить бумаге, то нынче январь,
но без выпадов. В смысле без снежных.

 

***

Приворот опять ограничился годом,
Что за зелье не помню, но их было много.
И похмелье теперь, как урок смельчаку,
Как упрек в неспособности быть начеку,
И в отсутствии сил ПВО на тот случай,
Если Эрот надумает тратить стрелу.

Сейчас осень и правильно: лучший стилист
Не мороз, и не солнце, а валящий лист.
Впрочем, тема раскрыта, закрыт лишь сезон
И кафе то у рынка (кто владел — разорен).

 
***

Приезжай ко мне в гости,
Захвати с собой простынь,
Захвати с собой прошлое,
Оно будет не против.

Мне твердят, что я молод,
Ты не любишь про возраст,
Хоть тебе я апостолом
Прихожусь, если образно.

Впрочем, каждый зимою,
Особливо у моря,
Уподобиться может,
Пока ног не промочит.

Приезжай ко мне срочно,
Почитай, что я болен,
Еще день – я просрочен,
Еще ночь – так тем более.

 

***

Не снимай колпачок,
Коль слезится зрачок,
Не пятнай чистый лист,
Коль рассудок не чист.

Не касайся бумаг,
Примини компромат
Выносить из избы,
Из владений судьбы.

Погоди с мемуаром,
Поброди по бульварам.
Не свершай, имей такт,
Биографии факт.

Не пиши, так ведь ты
Все сбываешь мечты
По дешевке, в нужде
Пребывая с рождения.

Не надейся, ломбард
Слишком скуп, слишком рад
Этой выгодной сделке,
Чтоб тебя разглядел он.

 

***

Запах ночной
железной дороги
Мне дороже
многих
видов, Вообще,
Взор не зря
Рифмуется с вздором,
Как сказал человек
С белой тростью в руке.

Это запах не бегства,
но встречи
С тем, что в общем, и не бывало,
но тебе вспоминалось
давеча,
когда вдруг ты хотел «все сначала».

Это запах угля,
фонарей,
Легкой грусти,
скорей именуемой
Лишь предчувствием
всех перемен,
Что тебя отдалят
от минулого.

 

***

С. К.

С переменою места под солнцем
В те пределы, где с ним напряженка,
Ты рискуешь расстаться с бессонницей,
В остальном все стремится к синонимам.

Ничего, окромя длины гласных,
Не меняется, в общем-то даже
Ухватиться не за что глазу,
Даже если б сподобился он
Вдруг хвататься за смену пейзажа.

Воротившись к родному острову,
Рассуди, не являлось ли попросту
Твое бегство законным желанием
Убедиться в его очертаниях.

Перевод часов, а точнее стрелок,
Не ведет ни к чему хорошему,
Научись жить так, как ты прежде не жил,
Не гнушаясь своими широтами

 

***

Хоть зимой ничего не ладится
(Взять хотя бы попытку к радости,
Безнадежно заросшую хвоей
И ведущую чаще к запоям),

Но дождавшись сухого асфальта,
Ты рискуешь проснуться с мыслью,
Что теперь все не так уж важно,
Как казалось в эпоху Минуса.

 

Забытьё

Е.Р.

Находя в зимней куртке
бумажки прошлого года,
что теперь не сгодятся,
да и тогда ведь не более
были полезны собой, окурки,
номера непонятных уже телефонов,
что были обречены сначала,
афиши выставок, куда себе обещалось,
но так и не удостоенных,
другие следы фарс-мажорных
обстоятельств времени, места, настолько
обветренных, даже ставших старинными,
что хочется то ли ринутся в прошлое,
то ли его отринуть…