Тексты, найденные под обоями (Публичная программа Манифеста10, 2014)

Тексты, найденные под обоями

Публичная программа Manifesta10, Санкт-Петербург,
2014

Тексты, долгое время хранившиеся под спудом и обнаруживаемые при переклеивании обоев, являются не только риторическим артефактом ушедшей эпохи или даже разных эпох, образующими тем самым палимпсест дискурсивного бессознательного, но порой составляются и в совершенно прихотливые текстовые коллажи, высекая эффект «готового текстового объекта» (ready-written). Необходимость отделить штукатурку от нежного покрытия обойной бумаги заставляет соседствовать критику капиталистического рабства с предупреждением врачей об опасностях ядовитой медузы в газетах 60-х годов, рецензию на книгу по истории советской литературы из 80-х годов — с дореволюционными нотами Parfum des fleures, а фрагмент заголовка «оружие — ложь и клевета» с фотографией «родной пейзаж». Язык советских газет, который принято называть суконным и опровергающим самого себя, в перекомбинированном нуждами ремонта виде, парадоксальным образом начинает говорить в большей степени свидетельствовать против политической современности — несмотря на полную архаичность уже для своей эпохи. Ни точная репрезентация, ни полная инфляция знака, но именно их одновременное сочетание и порождает этот странный эффект текстуального спиритизма.

Участие в выставках:

Фотоapartment-0001-800x533

apartment-0007-800x533

Manifesta 10, St. Petersburg, Russia, 2014NEWSPAPER texts discovered BENEATH WALLPAPER during renovations represent rhetorical artifacts of past epochs and even palimpsests of the unconscious of various epochs, but sometimes they also combine to form intricate textual collages that produce a “ready-written” effect. The necessity of separating the plaster from the delicate layer of wallpaper juxtaposes criticism of capitalist slavery with doctors’ warnings on the dangers of poisonous jellyfish from the 1960s, reviews of histories of Soviet literature from the 1980s with prerevolutionary scores of Parfum de fleurs, and a fragment of the headline “The weapon is lying and slander” — with a photograph of a “native landscape.” The language of Soviet newspapers, conventionally understood as a sort of self-negating bureaucratic jargon, is recombined according to the necessities of home-improvement and paradoxically begins to testify against the political here-and-now, despite its archaic quality in its own epoch. It is not straight representation or the complete inflation of the sign but the simultaneous combination that produces this strange effect of textual spiritualism.